Олег Рой - Числа зверя и человека
– Ты смотрел сегодняшние новости? – настороженно спросила я, хотя сразу догадалась, что он пока ничего не знает.
– Не смотрел… – буркнул он, – ничего хорошего там все равно не сообщают. Сплошная чернуха и дифирамбы Корпорации. Корпорация и ее вожди непогрешимы, они никогда не ошибаются. Сплотимся вокруг великих Фишера и Ройзельмана… Дрянь какая!
– Хорошо, – успокаивающе проговорила я, вот только во мне самой спокойствия не осталось ни на грош. – Ты сегодня был у отца? Вероника ведь там живет? Или уже съехала? Или ты специально туда поехал?
Он так и не научился врать, дернулся, как-то судорожно пожал плечами и ответил:
– Да, специально. И тебя это совершенно не касается.
Не касается?! У меня помутилось в глазах. Но я взяла себя в руки и, чтобы вернуть его в реальность, довольно спокойно спросила:
– Ты меня больше не любишь? А как же наши дети?
– Это ты меня больше не любишь, – с ходу завопил он. – Ты даже эти цилиндры любишь больше меня.
– Это не цилиндры! – возмутилась я. – Там наши дочь и сын!
– Черт его знает, что там, – снова закричал он. – Да не в этом же дело, разве ты не понимаешь? Я вижу яснее ясного, что ты меня не любишь. И никогда не любила. Зачем я тебе нужен? Для обеспеченной жизни? Или еще зачем-то? Ты ведь не просто так в нашем доме появилась?
Черт! Вот уж прозорливость некстати. Надо его хоть как-то успокоить:
– Разве я плохо относилась к тебе? Разве не заботилась о тебе? Разве не терпела все твои выходки?! – Я слегка повысила голос: так делают собачьи тренеры, чтобы утихомирить, подчинить своей воле выходящих из повиновения псов.
Валентин аж отпрянул:
– Ты не ори на меня! Довольно с меня одной Вероники! Та орала, но хотя бы меня любила!
– А я, значит, не люблю, – я понизила голос почти до шепота, а интонацию взяла, наоборот, пожестче, на грани сарказма. – А ты, выходит, меня любишь. Потому сам орешь и унижаешь меня, да?
Обычно я куда лучше умею контролировать и ситуацию, и людей. Но после новостей, после разговора с Эдит я была изрядно взвинчена, да и реплика про «не просто так появилась в нашем доме» заставила меня нервничать еще больше. Вид у Валентина был какой-то дикий – жалкий и пугающий одновременно. Он смотрел на меня почти растерянно, шаря руками по стене за спиной, словно ему трудно было сохранять вертикальное положение. Растопыренные пальцы правой руки двигались в опасной близости от стоявшей у зеркала вазы – кажется, это был подарок его бывшего профессора…
Полицию, что ли, вызвать?
Но я сделала еще одну попытку овладеть ситуацией:
– Осторожнее! Ты же на ногах не стоишь. Шел бы спать.
– Заткнись! – взвизгнул он. – Не смей мной командовать! Или я… – Его пальцы сомкнулись на горлышке вазы…
Не знаю, успел ли он увидеть выхваченный мной пистолет. Как бы там ни было, с реакцией у него всегда было совсем плохо. Я оказалась быстрее. Мне пришлось. Я защищала себя и своих детей.
Валентин еще замахивался, а я уже спустила курок – раз, другой, третий… – все шесть патронов.
Предпоследняя пуля выбила ему глаз.
Последняя ушла в стену, потому что он рухнул на пол.
15.12.2042. Город.
Клиника. Макс
– Она ничего не будет чувствовать, – пожилой доктор, после ухода Феликса утащивший меня в свой кабинет, повторил эту фразу раз, наверное, десять. Он врал, конечно. Что он мог утверждать, не зная, как оно там на самом деле? И я не знаю. И никто не знает. Он много еще чего наговорил, но я почти не слушал. Думал? Да нет, скорее, ждал какого-то знака свыше, ну или озарения. Хотя какие уж тут знаки и озарения. Сплошной мрак.
Я сунул распечатанные доктором квитанции в карман, договорился о графике посещений мамы, попрощался и вышел. Ну вот. Теперь Риту обязательно прооперируют. Именно это повторял я себе, стоя столбом в коридоре и не зная, куда дальше идти.
Легко быть благородным: выбор между добром и злом очевиден для любого нормального человека. Даже если нужно пожертвовать собой. А если – не собой? А если выбор не между добром и злом, а между двумя «злами»?
Где, у кого я прочитал, как отец говорит сыновьям-подросткам: я не могу наказать вас и тем избавить от чувства вины, взрослые люди совершают поступки – и потом живут с их последствиями.
Мысль о том, чтобы вернуться домой, казалась страшнее, чем предложение живьем закопаться в могилу. Домой? Туда, где все напоминает о маме? Мне впервые в жизни захотелось напиться, напиться до беспамятства. Но что толку? Нельзя же напиться на всю оставшуюся жизнь.
Позвонить, что ли, Феликсу, обрадовать? Но я только покрутил в пальцах телефон и сунул его обратно в карман. Не сейчас. Сначала мне надо успокоиться. Смириться с тем, что произошло. Взрослый человек совершает поступки, а потом живет с их последствиями. С памятью об этих поступках – в первую очередь.
Я отправился на стоянку, где оставил свой «кубик». На улице заметно потеплело, небо стало ниже, по нему тяжело плыли рыхлые облака. Судя по всему, скоро начнется снегопад. Я сел за руль, но с места тронулся не сразу. Куда ехать-то? И что вообще делать? Как жить дальше?
Иногда мне кажется, что в мире есть кто-то или что-то, что управляет нами, направляет нас, одобряет или осуждает наши действия. Бог, судьба, фатум, рок или что-то еще – не могу сказать.
Или, как минимум, что в мире все взаимосвязано значительно сильнее, чем кажется нам. А мы частенько проскакиваем перекрестки и развилки судьбы (налево пойдешь – коня потеряешь, направо пойдешь – себя потеряешь), даже не замечая их.
Если бы я не медлил так на стоянке, если бы сразу выехал… или если бы был в своем всегдашнем благодушном настроении…
…наверняка я бы и внимания не обратил на двух дюжих санитаров, загружавших носилки с пациентом в машину.
Но мои чувства теперь обострились до крайности, восприятие было ясным и отчетливым, как часто бывает в самых критических ситуациях, когда мозг и тело работают то ли отдельно друг от друга, то ли наоборот – обретают немыслимую в обычной жизни синхронизацию. Мне это очень хорошо знакомо – не раз и не два испытывал на работе.
Вот и сейчас я сразу же заметил, что фургон не был ни «Скорой помощью», ни реанимобилем. Обычный фургон, серого цвета, без окон. В таких возят почту или товары с доставкой на дом, но никак не больных. А ведь эти парни пытаются засунуть носилки с лежащей на них девушкой именно в этот серый фургон. А потом я обратил внимание на носилки и обмер – там лежала Рита.
В голове что-то щелкнуло. Я перестал задумываться. Спущенная с тетивы стрела не задумывается – она неукоснительно стремится к цели. Ее ведет не размышление – импульс. Или судьба.
Тронув «кубик» с места, я почти сразу же затормозил, перекрывая выезд со стоянки.
«Санитары» (я уже не верил, что это санитары, да и видок у них был не сказать чтобы медицинский), заметив меня, остановились, и быковатого вида парень примерно моих лет с нескрываемым вызовом буркнул:
– Чё надо? Освободил выезд, слышь!
– Вы куда ее грузите? – спросил я довольно спокойно (стрела не нервничает, не психует – она просто летит к цели).
– Тебя это колышет? Отвалил с дороги, кому сказал!.. – с вызовом ответил «бык».
«Санитары» опустили носилки прямо на землю. Напарник «быка» встал рядом, сунув руки в карманы и сильно горбясь. Он был худой, жилистый, с нездоровой, землистой кожей. Бабушки у подъезда, вероятно, считали его наркоманом. И не исключено, что они были абсолютно правы.
– Ее должны были оперировать, – все так же спокойно сказал я. – Здесь, в больнице. Куда вы ее везете?
– Не твое дело, – злобно цыкнул худой, а «бык» решительно шагнул вперед и добавил с вызовом:
– Слышь, фраерок, канал бы ты…
Тот, кто грубит, заведомо не уверен в своей правоте. Похоже, я не зря вмешался (хотя еще неизвестно, я ли вмешался: по-моему, мной двигали не собственные соображения, а какие-то посторонние, высшие силы).
«Бык» даже не сообразил, откуда ему прилетело в переносицу, но болевой шок (когда ломают нос, человек действительно чувствует, как «искры из глаз посыпались», вплоть до потери сознания) моментально вывел его из игры. «Наркоман» все-таки успел вытащить из кармана нечто, оказавшееся полицейским тазером[4], но я ударом ноги выбил «игрушку», а вторым ударом вырубил и самого «наркомана». Из машины рванулся водитель, тоже с тазером на изготовку, но тут все было еще проще, я прыгнул вперед и провел самую элементарную подсечку. А пока он неуклюже падал, добавил по затылку. Теперь диспозиция обрисовалась такая: «бык» сидит на асфальте, прижав руки к лицу, и воет, «наркоман» и водитель смирнехонько лежат в отключке.
